Правительство Молдовы решило объявить 23 августа – на эту дату приходится заключение советско-германского Договора о ненападении – «днём памяти жертв сталинизма и нацизма». Событие ординарное. Означающее лишь присоединение Молдовы к декларации Европейского парламента от 2 апреля 2009 года, оно свидетельствует о господстве в западной историографии и политике устойчивой тенденции – постановке знака равенства между нацистским и советским государствами, о договоре между ними от 23 августа 1939 года как «спусковом крючке» Второй мировой войны.

Западные демократии, с которыми Москва до последнего пыталась заключить способную остановить Гитлера военную конвенцию, узнав о заключении советско-германского договора (пакта Молотова–Риббентропа), неистовствовали. Как зафиксировал в дневнике полпред СССР в Великобритании И. Майский, «в городе (Лондоне. – Авт.) смятение и негодование. Особенно неистовствуют лейбористы. Они обвиняют нас в измене принципам, в отказе от прошлого, в протягивании руки фашизму...». Советский посол подмечает характерную деталь: консерваторы – а именно сформированное ими правительство Н. Чемберлена вело с СССР переговоры в Москве – «держатся много спокойнее. Они никогда всерьез не верили ни в Лигу наций, ни в коллективную безопасность и сейчас гораздо проще воспринимают возврат Европы к политике "национального интереса"».

Что ж, это лишнее подтверждение того, что Лондон и не собирался заключать с Москвой сколько-нибудь обязывающий договор и вёл переговоры лишь для того, чтобы не допустить советско-германских договорённостей. Как стало известно позднее, Х. Вильсон, ближайший советник Н. Чемберлена, вёл в эти же дни с германским послом в Лондоне Г. Дирксеном переговоры, в ходе которых стороны пришли к согласию относительно сближения на антисоветской основе, для чего в Англию был приглашен «нацист № 2» Геринг и даже определена была дата его прилёта на Британские острова – 23 августа 1939 г. За Герингом был послан самолёт британских спецслужб, вернувшийся назад без пассажира, потому что в Москве в этот день был подписан советско-германский договор.

И если в Москве не знали об этом факте, там знали о десятках других, аналогичных. «Неспособность англичан и французов противостоять Гитлеру, нежелание американцев помочь в борьбе с Японией на востоке, мюнхенская политика умиротворения – все это оставило в Москве наследие огромной подозрительности», – признаёт британский историк К. Кеннеди-Пайп. По оценке французского историка Ж. Дюразеля, французы, как и англичане, «стремились достигнуть компромисса с Гитлером». Такой компромисс мог стать реальностью только за счёт ущемления безопасности СССР. Советская разведка сообщала руководству сведения о формировании против СССР коалиции в составе Великобритании, Германии, Италии, Японии и Польши с последующим привлечением к ней Турции, Финляндии и Прибалтийских государств.

Надо ли на фоне всего этого удивляться, что альтернативу курсу на коллективную безопасность, проваленному усилиями западных демократий, Сталин увидел в активизации советско-германских отношений? В условиях августа 1939-го именно эта линия отражала законные интересы обеспечения безопасности СССР, позволяя выскочить из ловушки, которую ему готовил Запад.

15 августа германский посол Ф.-В. Шуленбург передал наркому иностранных дел В. Молотову заявление своего правительства о желании серьёзно улучшить отношения с СССР. 17 августа в памятной записке было официально предложено заключить с СССР пакт о ненападении на срок 25 лет. Тогда же был сделан первый запрос на приезд И. Риббентропа для переговоров в Москву. По настоянию советской стороны 19 августа было подписано соглашение о торговле и кредитах, которое позволило Советскому Союзу получить доступ к масштабным закупкам германского промышленного оборудования, в том числе на оборонные нужды. В ходе дальнейших контактов выявилась возможность заключения с Германией договора о ненападении, ограничивающего продвижение вермахта на восток, если начнётся война Германии с Польшей.

21 августа Гитлер отправил экстренное личное послание Сталину, в котором, ссылаясь на «нетерпимое напряжение» в отношениях с Польшей, предлагал срочно направить в Москву Риббентропа для заключения договора о ненападении и секретного протокола к нему. Как только провал московских советско-британо-французских переговоров стал очевидным, 23 августа министр иностранных дел Германии прибыл в Москву, где в ночь на 24 августа в Кремле поставил свою подпись – наряду с Молотовым – под договором о ненападении.

Основное содержание договора сводилось к следующему:

1. Обе договаривающиеся стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами.

2. В случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая договаривающаяся сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу.

3. Правительства обеих договаривающихся сторон останутся в будущем во взаимном контакте для консультаций, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы.

4. Ни одна из договаривающихся сторон не будет участвовать ни в какой группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны.

5. В случае возникновения споров или конфликтов между договаривающимися сторонами по вопросам того или другого рода обе стороны будут разрешать эти споры или конфликты исключительно мирным путём в порядке дружественного обмена мнениями или в нужных случаях путём создания комиссии по урегулированию конфликтов.

Содержание договора, срок действия которого оговаривался 10 годами, было стандартным и соответствовало другим договорам о ненападении, заключавшимся Советским Союзом ранее. Кроме того, ст. 2 позволяла СССР остаться в стороне от германо-польской войны. Ст. 4 исключала продолжение тройственных переговоров в Москве и участие СССР в любой коалиции против Германии. В то же время она шла вразрез с Антикоминтерновским пактом, а поскольку сам договор не был предварительно согласован Берлином с Токио, он привёл к кризису в германо-японских отношениях, что дало СССР шанс оставаться в стороне от военных действий и на Западе, и на Востоке.

Особое внимание критиков договора привлекает прилагавшийся к нему секретный протокол о «разграничении сфер обоюдных интересов» СССР и Германии из трёх пунктов. Наиболее важный, второй пункт касался Польши. В нём говорилось, что «в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана». Имелось в виду, что сфера действий германских войск не будет распространяться на восточную часть Польши – Западную Украину и Западную Белоруссию. В первом пункте аналогичная линия проводилась по северной границе Литвы, что означало обязательство Германии не покушаться на северо-западных соседей СССР – Финляндию, Эстонию и Латвию (Литва не имела тогда с СССР общей границы). Одновременно обе стороны признали законность интересов Литвы относительно оккупированной поляками в 1920 году Виленской области с городом Вильно. Наконец, в третьем пункте констатировались интерес Советского Союза к Бессарабии и «полная незаинтересованность» Германии в этой области.

Все упомянутые государства или территории ранее входили в состав России и были отторгнуты у неё после Первой мировой войны решениями в Версале или путём прямых аннексий, как в случае с Бессарабией, захваченной румынами в 1918 году. Граница сферы советских интересов признавалась Германией максимальным рубежом продвижения войск вермахта на восток.

Следует отметить, что существование секретного дополнительного протокола к договору много лет ставилось под сомнение, его наличие в разговоре с известным историком Г. Куманёвым отрицал даже В. Молотов. Однако факт недавней публикации Министерством иностранных дел РФ оригинала этого важнейшего документа ставит здесь точку.

Сталинскую внешнюю политику упрекают в аморальности. Но, во-первых, упрекают чаще всего те, кто мирится с такой же политикой определения сфер интересов, практикуемой западными странами. А во-вторых, Советскому Союзу, поставленному перед угрозой оказаться один на один против объединённых сил Европы, не оставили выбора. Что война с нацистами рано или поздно произойдёт, в Москве понимали очень хорошо, и, понимая это, выдвигали передовые рубежи обороны как можно дальше от существовавших на 23 августа 1939 г. границ. В этом и состояла высшая мораль сталинской стратегии.

Процитируем выводы российских историков из недавно увидевшего свет 12-томного труда «Великая Отечественная война 1941–1945 годов»: «Сталину удалось получить от Гитлера много больше, чем мог предложить ему демократический Запад. Хотя бы на время была ослаблена германская угроза. Заключение советско-германского договора о ненападении в нарушение Антикоминтерновского пакта заставило Японию отказаться от планов войны с СССР, что на время устранило угрозу войны на два фронта. На западных границах СССР возникали благоприятные условия для последующего воссоединения Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии с СССР, не говоря уже о Бессарабии. Главный стратегический выигрыш состоял не столько во времени – предотвращении или отсрочке германского нападения на СССР (которое тогда еще не значилось в оперативных военных планах Гитлера), сколько в пространстве… Советское геостратегическое пространство, выдвинутое до 350 км на запад, теперь обеспечивало возможности для наращивания глубины обороны, необходимой для защиты страны».

Другое дело, что надежда Сталина на затяжную войну между Германией и англосаксами, от которой Советский Союз надеялся остаться в стороне, не оправдалась. Слишком слабыми оказались те, кто всеми силами уклонялись в августе 1939 года от военного союза с СССР. И только сокрушительные поражения, нанесённые им вермахтом, побудили их – Лондон в первую очередь – искать такого союза уже в 1941 году.

Юрий РУБЦОВ
доктор исторических наук, профессор
Военного университета Министерства обороны РФ
Фонд стратегической культуры